— Костя, а ты когда-нибудь дрался с ребятами? — спросил его однажды Календа.

— А из-за чего, собственно, драться? — удивился Костя.

— Мало ли из-за чего. Из-за девчонок, например, или по пьяной лавочке.

Вдовушкин покраснел, замахал руками, словно его пытались уличить в чем-то предосудительном.

— Конечно, не дрался. Разве я какой-нибудь хулиган?

Тем не менее тихоня Вдовушкин сбил в бою «Мессершмитт-110» и получил орден Славы.

— Вот тебе и профессорский сынок! — сказал после того вылета Николай Календа.

Отец у Кости действительно профессор. В каждом письме он присылает сыну какие-то математические задачки. Когда приходит почта, Константин обкладывается бумажками и просиживает чуть ли не до утра. Проснувшись, мы спрашиваем:

— Ну как, решил?

— Конечно! Только пришлось мозгами как следует пошевелить! Вечером перепишу ответы набело и пошлю отцу.

— Странная у вас переписка, — удивляется Борис Афанасьев. — Ни «здравствуй», ни «до свиданья», как у людей, а все какие-то палочки, черточки, закорючки. Представляю, сколько вы со своим папаней доставляете хлопот военной цензуре, ведь так просто пропустить письма они не могут: а вдруг шпионство? Им там, несчастным, тоже ваши задачки решать приходится!

Борис Афанасьев — тоже один из ветеранов эскадрильи, здоровый, под стать Календе, детина, приветливый, добродушный. Из алтайского села. Всем хвалится, что работал бригадиром, мне же по секрету признался, что был рядовым колхозником.

Остальные стрелки нашей эскадрильи — Федя Варгашкин, Василий Бесфамильный — новички, пришли в полк двумя месяцами раньше меня.

За окном еще висит густая темень, когда мы выбегаем умываться к колодцу. Борис Афанасьев и Николай Календа обливаются ледяной водой, обнажившись по пояс, другие моются в рубашках, а на Вдовушкине даже свитер. Потом мы облачаемся в меховые летные комбинезоны, надеваем унты из собачьих шкур, засовываем за пояса шлемофоны и отправляемся в столовую — бывшую деревенскую чайную. К концу завтрака подкатывает грузовик ЗИС-5, он возит летный состав на аэродром. Командир полка майор Косевич садится рядом с шофером, комэски и штабное начальство занимают свои привилегированные места в кузове поближе к кабине, а все остальные трясутся сзади в ужасной тесноте, хватаясь друг за друга, чтоб не свалиться за борт.

Командный пункт полка расположен в землянке, возвышающейся небольшим холмиком у последних деревьев сосновой рощицы. За землянкой — снежная пелена полевого аэродрома. Неподалеку от КП автомашина-радиостанция. Двери ее приоткрыты.

— «Зерно», «Зерно», я — «Колос». Прием, прием! — в который уж раз кричит звонкий девичий голос.

До вылета еще далеко, но на аэродроме давно кипит напряженная работа, которая всегда в эти часы придает ему сходство с большим растревоженным муравейником. Массивные катки утюжат взлетную полосу, от капонира к капониру ползут стартеры, бензозаправщики, грузовики с баллонами кислорода и боеприпасами. Механики гоняют моторы, оружейники подвешивают эрэсы, поднимают в бомболюки бомбы, укладывают в патронные ящики пулеметные ленты.

На командном пункте летчики склонились над раскрытыми планшетами. На картах они прокладывают маршрут, обводят красными кружочками цель, куда сегодня должны лечь бомбы.

Пока летчики заняты этим делом, стрелки свободны. Мы углубляемся в рощицу и ложимся прямо в снег. В меховой одежде это не страшно. Солнце уже выглянуло из-за горизонта. Неподалеку от нас механики, одетые легче, запаливают промасленную ветошь, разводят небольшой костер, греют руки. Им, бедным, приходится несладко: с утра до позднего вечера на морозе копаться в моторе, обжигающем холодом, ползать под брюхом самолета…

— Ну как, Николай, полетел ты в кругосветное путешествие или нет? — спрашивает Календу Исмаил Насретдинов.

Позавчера за ужином Календа начал рассказывать очередную историю, будто случившуюся с ним еще в школе. Купил он билет Осоавиахима у своего пионервожатого, картинка на билете показалась ему очень красивой, и приклеил он бумажку отцовским столярным клеем над столиком, где делал уроки. А потом вдруг обнаружилось, что на этот самый билет выпало кругосветное путешествие на самолете. Только вот незадача: а как его предъявить, если он со стены не отдирается? Пришлось выпиливать со стены кусок бревна и тащить его в сберегательную кассу.

— Что же было дальше? — не терпится Исмаилу Насретдинову. Он трогает Календу за рукав. — Расскажи, Николай!

Но Календа еще не придумал продолжения, просьба Исмаила застала его врасплох. Николай морщит лоб, в его голове рождаются новые сюжетные хитросплетения. И вот, пожалуйста, готово!

— В сберкассе, конечно, убеждаются, что билет у меня именно тот, который выиграл, — сочиняет он. — Приехал я с этим самым бревном в Москву, ну и мук я там, братцы, принял! Уж и выигрышу своему не рад. Хожу я в столице по всяким высоким начальникам, а за мной следом это самое бревно носильщики носят. Везут наконец меня на аэродром, самолет готов, мотор запущен. Увидел летчик бревно, брать отказывается. «Тяжесть, — говорит, — такая у нас не предусмотрена, придется нам несколько ящиков шоколада сгрузить да мешок пряников». Тут в самый последний момент появляется моя мамаша. Отпускать меня передумала, а я уже в самолете сидел. «Нечего, — говорит, — тебе по миру, шататься, сиди лучше дома, географию учи, в школе сказали, что у тебя по географии двойка…»

Мы все дружно смеемся.

— Ну а что было дальше? — не унимается любознательный Исмаил.

Однако узнать, какое окончательное решение приняла Колькина мама, не удалось. На КП взвилась красная ракета. Кончилась Календина сказка, началась суровая фронтовая быль…

Через минуту мы стоим в строю у командного пункта в затылок своим летчикам. Штурман полка капитан Румянцев выходит из командирской землянки. В руках у него большая доска из плексигласа. На ней графически изображено построение нашей группы. Штурман полка объясняет задание, дает летчикам несколько коротких указаний и обращается специально к стрелкам:

— Держите ухо востро, товарищи мушкетеры! Сегодня в воздухе будет жарко. Фашисты подбросили по нашу честь несколько свежих истребительных эскадрилий…

Мушкетерами в нашем полку кто-то начал называть воздушных стрелков. Имя это за ними давно закрепилось, стало почти что официальным. Летчик может вполне серьезно доложить комэску: «У меня заболел мушкетер. Дайте мне в полет другого мушкетера». Наверное, первый, кто у нас ввел в оборот это словечко, вложил в него известный иронический смысл. Забавно, конечно, представить себе Исмаила Насретдинова, Бориса Афанасьева или даже Календу со шпагой, в пестром плаще королевского мушкетера из роты капитана де Тревиля. Но теперь никто из стрелков не возражает, когда его называют мушкетером. Ведь мушкетеры, как писал Александр Дюма, это бесстрашные люди, искусные воины, вступающие в единоборство с могущественным врагом, благородные рыцари, всегда готовые отдать жизнь ради спасения товарища.

Ну а воздушные стрелки разве не такие?!

Стрелок сидит спиной по ходу самолета, задом к событиям, как шутит Календа, летчика не видит. Между ними — одетый в бронеплиту бензобак. Командир экипажа держит связь с командиром группы. Поэтому отвлекать летчика разговорами нельзя. Стрелок может вызвать его по самолетно-переговорному устройству только в самых необходимых случаях.

Летчик ведет машину по карте, а стрелок порой и не представляет, где он находится в данный момент. Стрелок может не сообразить, почему самолет вдруг камнем падает вниз, что тут — ловкий противозенитный маневр или… вражеский снаряд уже пробил мотор, и это головокружительное снижение будет последним в его жизни.

На размышление стрелку отведено всего три секунды. Через три секунды будет уже невозможно выпрыгнуть из гибнущей машины: прижмет. С одним стрелком приключился такой курьезный случай. Ему показалось, что машина уже не выйдет из пике, и он сиганул с парашютом. А летчик только на аэродроме обнаружил, что в задней кабине никого нет. Незадачливый член экипажа явился лишь на третьи сутки и вынужден был много раз рассказывать о своих похождениях под иронические реплики друзей.